Нелли Шульман - Вельяминовы – Время Бури. Книга первая
– Ему повезло, – заметил доктор, – шрапнель мелкая. Останутся шрамы, но внутренние органы в порядке. Легкое восстановит функции…, – полковник все понимал, но у него не получалось поверить, что Густи больше нет.
До него донесся скрип двери, шуршание, Стивен оторвался от подоконника. Во дворе больницы стояло несколько грузовиков. Санитары спускали на асфальт гробы. На двери, ведущей в подвал, белели листы бумаги:
– Морг списки погибших вывесил. Двести двенадцать человек, врач говорил. Двести тринадцать, если с девочкой…, – доктор, ничего не скрывая, объяснил, что ребенок провел час на холоде. Рана могла воспалиться:
– Она здоровая девочка…, – тихо сказал доктор, – она даже поела. У нас есть кормящие женщины, в родильном отделении. Но если начнется жар, поднимется температура…
Он развел руками:
– Сердце не справится, мы ничего не сможем сделать…, – надо было подойти к Густи, но Стивен не двигался, глядя на маленькую очередь, у двери морга. Питер был под наркозом. Кузен еще не знал, что его мать погибла:
– Она там…, – Стивен коснулся кольца, у себя на шее, – и мистер Майер тоже. Миссис Клара осталась вдовой, с четырьмя детьми…, – приземлившись на базе Бриз-Нортон, Стивен сразу поехал в Лондон. Полковник нашел записку, под парадной дверью особняка, на Ганновер-сквер. Он узнал почерк жены:
– Мы с тетей Юджинией и Питером встречаемся в Ист-Энде. Вечером увидимся, люблю тебя…,– Стивен, наконец, оглянулся. Коридор был пуст, у палаты стояла медицинская сестра:
– Она…, ваша жена, готова, полковник…, – девушка посмотрела на заплаканные, распухшие глаза, – вы можете попрощаться. Потом надо…, – тонкая рука указала куда-то вниз. Стивен увидел русые, влажные волосы. Густи лежала, вытянувшись, без подушки. Он вспомнил белую, каменную пыль на лице мертвой Изабеллы:
– Густи, тоже побледнела…, – Стивен понял, что летчики умирали по-другому, – в небе подобное не замечаешь. Часто и тела не остается…, – в коридоре, едва уловимо, пахло гарью. Он услышал свист осколков, в Мадриде. Черные хлопья пепла, кружились в небе:
– Я тогда не спас Изабеллу, и теперь я виноват. Если бы я сегодня полетел в патруль, вместо, Франции, Густи была бы жива. Все были бы живы. Я не пустил бы немцев в Лондон…, – он сжал кулаки: «Спасибо».
Сестра помялась:
– Вы, пожалуйста, не трогайте ее…, то есть тело…, – девушка тяжело вздохнула. По небритой, в каштановой щетине, щеке, катилась слеза. Сестра помнила о просьбе врача:
– Это правила, – твердо завершила девушка, – так положено…, – лазоревые, запавшие глаза тоскливо взглянули на нее. Она видела, что полковник все понял. Он вытер ладонью щеки:
– Я…, я просто посижу рядом, сестра. Просто посмотрю на нее…, на мою жену…, – Густи закрыли глаза. Длинные, темные ресницы тоже были немного влажными. Наклонившись, поцеловав ссадину на щеке, он прижался губами к ледяному, высокому лбу. Ее укрыли холщовой простыней. Из-под ткани не было видно даже кончика пальца. Стивен не хотел больше ни о чем думать. Встав на колени, он положил голову на кровать. Стивен плакал, гладя шершавую, холодную ткань:
– Густи, прости меня, прости, пожалуйста. Густи, почему…, – Стивен не знал, сколько времени прошло. В окне заиграл ветреный, алый закат, на полу комнаты залегли темные, глубокие тени. Чья-то рука легла ему на плечо, полковник вздрогнул, обернувшись. Стивен помнил лицо врача:
– Он мне сказал о ней…, о девочке…, – доктор помолчал:
– Сэр Стивен, к сожалению, как мы и предполагали, ребенок, вряд ли переживет ночь. Подержите ее на руках…, – врач вздохнул, – пусть она…, побудет с вами, хотя бы немного…, – заставив себя подняться, Стивен пошел за врачом в комнату, где умирала безымянная, новорожденная девочка, его дочь.
Черная, бакелитовая трубка телефона была еще теплой. Столик, на колесиках, вкатили в палату через полчаса после того, как Питер очнулся. Голова была тяжелой, виски гудели. Он пошевелился, чувствуя боль в груди, бинты, стягивающие спину. Губы пересохли. Он вспомнил страшный крик, звон стекла, осколки кирпичей, от фабричной трубы, черные силуэты самолетов.
– Мама выступала на верфи. Я Густи толкнул под машину…, Что с ними…, – Питер застонал, ощутив на губах прохладу кислой, с лимоном воды. Он жадно пил, голова немного кружилась. Дрогнув ресницами, он увидел сумрачную, с одним ночником, палату. За окном зажигались фонари. Сестра приподняла его, подсунув за спину подушку:
– Осторожно, осторожно, мистер Кроу…, – Питер повернул голову. Он смотрел в покрасневшие, заплаканные глаза кузена Стивена. Полковник молчал, сестра вышла. Питер услышал какие-то распоряжения, из-за двери, звон ложечки в стакане, шум шагов, по коридору. Он заметил, как подрагивают сильные, длинные пальцы летчика.
Стивен, только что, положил девочку под ее плексигласовый колпак. Ее запеленали, но через холст, и ткань чепчика, он чувствовал жар. Малышка горела, не открывая запавших глазок, тяжело дыша. Врач, отодвинув пеленки, показал перевязанную ручку:
– Ее ранило, когда она еще не родилась…, – понял Стивен, – осколок, убивший Густи, ранил девочку. То есть и родов не было…, – об этом Стивен думать не хотел, и не собирался. Рану зашили, но, судя по всему, после часа, проведенного девочкой под завалом, у нее началось воспаление легких.
– Мистер Кроу защищал ее, своим телом. День был теплый, но все равно…, – вздохнул врач, – для новорожденного очень опасно оказаться в подобных условиях…, – когда Стивен держал дочь на руках, она даже не двигалась. Он слышал, как неровно, часто бьется маленькое сердечко. Девочка не плакала, не хныкала. Он, отчего-то, подумал:
– Бережет силы. Сто четыре градуса у нее, сто четыре градуса…, – дочери дали жаропонижающее средство, но лекарство не помогло:
– Она только один раз поела, – сказал врач, – днем, когда их привезли, с мистером Кроу. Температура поднимается. Сердце не выдержит, она угаснет…, – ему сказали, что девочка крепкая, но Стивен не мог забыть легкое, крохотное тельце. Доктор объяснил, что младенцы быстро теряют вес:
– Если бы нам удалось сбить температуру, начать лечение…, – он помолчал, – тогда ваша дочь могла бы поесть. У нее просто не осталось на это сил. Она умирает…, – девочка лежала, не шевелясь, под колпаком, среди грелок. Стивен подумал, что их с Густи надо похоронить в одном гробу, и обязательно позвать священника, чтобы он окрестил малышку:
– Хоть так…, – он смотрел в лазоревые глаза кузена, – хоть так. Поговорю с Питером, попрошу врачей найти капеллана…, – Стивен не знал, как сказать кузену, о смерти его матери.
Питер облизал губы, откашлявшись:
– Стивен…, Что с мамой, с Густи…, Говори…, – полковник взял его руку:
– Ты послушай меня, пожалуйста…, – кузену не надо было опознавать мать. Врачи сказали Стивену, что все нужные бумаги подписаны. Доктор указал на двор:
– Он здесь. С родственниками погибших людей говорит…, – Стивен подошел к окну. Под фонарями стояло две черные машины. Он узнал плотную, обрюзгшую фигуру, котелок, сильные, широкие плечи. Черчилль повернулся спиной к окнам госпиталя. Стивен увидел знакомую, скромную шляпку. Она была в траурном, черном пальто:
– Должно быть, за телом мистера Людвига приехала…., – Клара, сцепив руки, слушала премьер-министра. Белые листки, на двери морга, немного колыхались под ветром. У машин полковник заметил светлые волосы. Джон надел форму танкиста, с капитанскими нашивками. Черчилль сам служил в четвертом гусарском полку, корнетом, в прошлом веке:
– И дед Джона в нем служил, и отец…, – вспомнил Стивен, – а Черчилль сейчас шеф полка. Они несколько лет, как танкистами стали…, – после оккупации вермахтом Греции, полк перебросили в Северную Африку, где он сражался с войсками Роммеля:
– И я туда отправлюсь…, – решил Стивен, – после похорон…, – он заплакал, вытирая слезы с глаз. Потом его позвали, к очнувшемуся кузену.
Питер слушал Стивена, глядя куда-то в сторону, на беленую стену палаты.
Мать рассказывала о бабушке Марте, погибшей на «Титанике», о его деде, Мартине Кроу, о прадеде, тоже Питере:
– Мамы больше нет…, – он повторял слова кузена, – мама погибла. Черчилль ее опознал. Он здесь, с Джоном. Густи погибла, и мистер Людвиг. Думай о тех, кто нуждается в помощи…, – приказал себе Питер, – это сейчас важнее. Все остальное потом. Мама всегда так делала, и все остальные тоже…, – оглянувшись на дверь, полковник закурил. Сначала он долго щелкал зажигалкой:
– Она…, девочка…, не выживет, врачи сказали. Ты ее спас, однако она долго на холоде была. Она все равно умрет, Питер…, – охнув от боли, мужчина забрал у кузена сигарету.
– Тебе нельзя, у тебя…, – всхлипывая, сказал Стивен.
– Я сам разберусь, что мне можно, а что нельзя…, – Питер затянулся, – говоришь, Джон здесь…, – кузен кивнул, – позови его, и пусть мне организуют телефон. Приведи врача, возвращайся к девочке. Она должна знать, что ты рядом, что отец всегда будет с ней…, – кузен, послушно, вышел. Питер потратил четверть часа, убеждая доктора ввести ребенку дозу пенициллина:
